Громадянська Освіта, 2002, №18
Різне, Релігія і школа

Права человека на фоне школьной жизни

06.12.2002
автор: Анна Козыряцкая (г. Днепропетровск)

Это случилось вдруг
В море цветов и звуков.
Из теплых маминых рук
Учитель взял твою руку.

Озорные глазки, искрящаяся улыбка, белые бантики и астры: моя соседка Ксюша - первоклассница. Она идет на свой первый урок в мою школу, к моей первой учительнице, и так напоминает меня, только девять лет назад. Настроение у Ксюши приподнятое. Она весело щебечет, задает массу вопросов о школе и незаметно старается выпытать, какой подарок я ей подарю. Такова традиция. Первоклассников поздравляют старшеклассники. Как произошло это "старше", мы и не заметили. Но вот звучат слова: "11-А поздравляет 1-А". У нас в руках маленькие ладошки первоклашек. Мы ведем их на первый в жизни урок. Так начинаются Ксюшины школьные годы, а наши заканчиваются.

Настроение у нас лирическое. Таким его делает сознание близкого окончания школы. Все в ней приобретает особый смысл - ведь все в последний раз. Это ощущение не теряется, даже несмотря на деловой азарт первых недель учебы. Время уплотняется до предела. Мы записываемся на всевозможные платные курсы при институтах. Некоторые, кроме того, занимаются с репетиторами. Не у всех моих одноклассников ясная перспектива. Многие ходят на занятия сразу в два вуза, при этом втайне мечтая о третьем. Некоторые, не выдерживая напряжения, начинают плохо учиться в школе. Другие - бросают курсы, какое-то время имитируя их посещение. Кто-то же ценой неимоверных усилий продолжает двойное обучение. Выбирает в школе два-три предмета и жмет на них, а остальные поддерживает чуть "тепленькими".

Какое-то время я чувствую себя спокойнее моих одноклассников. Я смогла стать лучшей ученицей очень популярной в нашем городе школы английского языка. Мой учитель говорит: "Люсиль, когда вы отвечаете, у меня появляются крылья". Это вселяет в меня уверенность и спокойствие. Но сомнения все же появляются: "Может быть, не английский, а психология?" Можно понять, в каком состоянии постоянного напряжения, тревоги и колебаний мы находимся. Цель вполне очевидна и благородна - высшее образование.

"Граждане имеют право бесплатно получать высшее образование в государственных и коммунальных учебных заведениях на конкурсной основе" (ст. 53). Не буду говорить, хочет ли, но умеет ли государство обеспечить честный конкурс? Необходимую информацию охотно предоставляют выпускники прошлых лет. Они легко отвечают на вопросы: "Сколько стоит выпускной экзамен в школе и вступительный на бюджет в вузе?", "Сколько стоит сессия?" Мудро советуют поступать туда, где есть знакомые у родителей. Мы ошеломлены и разочарованы. Выходит, что все наши усилия напрасны! Но как же так?! Ведь "мы имеем права независимо ни от чего. Никто не может лишить нас наших прав". (ст. 2). Но мы на себе уже ощущаем нереальность действия принципа верховенства права. От всего этого хочется уйти и спрятаться, и я открываю свой детский фотоальбом, где розовым и голубым написан год моего рождения - 1986-й.

Я мужественно появляюсь на свет совсем в другом жизненном пространстве, которое называется СССР. Советский Союз продолжает войну в Афганистане. Соединенные Штаты зло называют "обществом насилия и безразличия" за то, что их президент Рональд Рейган ратует за программу "звездных войн". В Чили правит гнусный диктатор Пиночет. Чернобыль! Мир тревожен, хотя почти все страны соглашаются с тем, что "должны обеспечить выживание и здоровое развитие детей - своих маленьких граждан" (ст. 3). Комиссия ООН работает над новым текстом документа о правах ребенка.

А в нашем городе нет ни одной - подумать только! - ни одной вывески на иностранном языке.

В атмосфере - "свежий ветер перемен", объявленных М.С. Горбачевым. Газеты наполнены воинственными статьями о борьбе с алкоголизмом, а Всесоюзное общество борьбы за трезвость насчитывает десятки миллионов кисло улыбающихся трезвенников.

В школе "педагогика сотрудничества" несет идеи гуманизма, демократизма и творчества. Учителя буквально набрасываются на книги В.Ф. Шаталова, С.Н. Лысенковой, Е.Н. Ильина. Тысячи учителей устремляются в педагогическое паломничество.

Моя мама учитель, но меня она решает воспитывать по японской системе: "Относиться к ребенку до 5 лет - как к царю, от 5 до 14 - как к рабу, после 14 - как к другу". Я рассматриваю фотографии. Еще живы дедушка, бабушка и папа. Я расту в атмосфере обожания и любви. За что дети любят своих родителей? Прежде всего, за любовь родителей к ним и поэтому, наверное, прощают родителям все их педагогические промахи и эксперименты.

В три месяца я говорю первое слово: "баба", в полтора года чисто говорю по-русски, поэтому мама решает, что у меня гуманитарные способности и начинает учить меня английским словам. Помню я себя с того времени, когда моя мама пошла на работу. Я не могу понять, почему маме нужно уходить, когда нам так хорошо вместе. И я уже не люблю школу. Она у меня забирает маму. На вопрос: "Ты, наверное, будешь учительницей, как мама?", ко всеобщему восторгу маминых коллег я отвечаю: "Нет, я лучше буду дрессировщицей тигров".

"Государство во всем, что меня касается, должно исходить из моих наилучших интересов" (ст. 3), но не может создать материальные условия для того, чтобы мамы были с детьми дома хотя бы до пяти лет, как в Германии, например. В садик я не хожу тоже из-за школы. Садиковские дети много болеют, а в школе не любят, когда учителя уходят на больничный. Так я становлюсь "домашним" ребенком.

Я сижу перед окном. Жду маму. Дедушка читает мне сказки, пишет буквы, потом слова. Так незаметно, в три года, дедушка научил меня читать. Он боится, чтобы я не отставала в развитии от садиковских детей. Мы с ним рисуем, лепим, вырезаем. Он многому меня учит. Он многое умеет. Мебель в нашем доме дедушка сделал по фотографиям из Эрмитажа. Все говорят, что у него "золотые руки". Дедушку в это время я помню лучше, чем маму. Она приходит поздно и проверяет тетрадки. Я не люблю тетрадки. Они не дают мне общаться с мамой. Я ей мешаю проверять. Но выход есть. Я затихаю, когда слушаю пластинки с музыкальными сказками. Мама приносит все новые и новые сказки, я их слушаю и слушаю, а мама проверяет. И все-таки я заставляю маму быть со мной. Я начинаю болеть. Болезни протекают нетипично. Я заболеваю, когда долго огорчена или нервничаю, и никакие лекарства не помогают. Бронхиты переходят в воспаления легких с астматическим компонентом. Уже нет дедушки. Но я по-прежнему не хожу в садик, теперь уже потому, что болею. Я еще не знаю, что "родители обязаны обо мне заботиться, когда я болею" (ст. 23). В школе, похоже, этого не хотят знать. Маме постоянно говорят: "Почему другие дети должны страдать из-за вашего ребенка?" Мама разрывается между мной и школой. Она старается выйти на работу, как только мне становится чуть-чуть легче. Я не боюсь оставаться дома одна. На письменном столе мне оставляют все, чем я могу заниматься - краски, фломастеры, пластилин, а также бутерброды, чай в термосе и лекарства. Я дитя свободы. Независимая натура. Мне все равно, что обо мне думают другие, даже взрослые люди, я сама знаю, как поступать.

В общем, первая часть воспитательной программы - "как к царю" - выполнена. Перейти ко второй ("как к рабу") оказалось сложнее. Шлепки, крики и наказания никогда не достигают цели, зато я легко поддаюсь мирному влиянию. Мамина подруга Александра Александровна говорит, что в школе со мной не справятся. Она настаивает, чтобы мама меня отдала к ней в первый класс. Но мне только шесть лет, и в школу я не хочу. Соглашаюсь только после традиционной встречи учеников с учителями.

Если человек начинается с детства, то ученик начинается с первого класса. Я младше всех в классе. Хуже всех пишу, но хорошо читаю и пересказываю. Но все-таки школа мне нравится! Как ни странно, но у меня нет ни одного замечания по поведению. В моем случае школа действует по принципу компенсации. Она дает мне то, чего мне всегда недоставало: общение и коллектив. Мое эгоцентрическое "я" сменяется на "мы".

"Мы имеем право на сохранение своей индивидуальности" (ст. 8). Я преклоняюсь перед педагогической мудростью моей первой учительницы, которая, при всей своей строгости, не пыталась нас подавить, а наоборот, способствовала раскрепощению и развитию. Она убеждает нас, что все мы талантливы, только об этом еще не знаем. И мы устремляемся во всевозможные секции, кружки, клубы развивать свои природные задатки. "Задача государства состоит в том, чтобы не только своевременно заметить талантливых детей, а и способствовать развитию их талантов". (ст. 29). Однако все больше и больше становится платных кружков и секций, а плата все выше и выше. Это постепенно охлаждает наш пыл. Приходится остановиться на чем-то одном. Для меня это английский.

Но вот, из-под крыла классовода мы переходим в старшую школу к классному руководителю Наталье Александровне. Она редко может нас видеть: она занята сменой классов, журналов, подготовкой к следующему уроку. Когда наступает большая перемена - время массового кормления детей, когда словно горные жители, спускающиеся в долину, с верхних этажей идет лавина классов, - она кидается в этот людской поток за нами (как бы не затоптали!). А мы, наскоро проглотив остывшую сосиску, идем искать брошенные где-то в коридоре сумки, портфели, кульки. Но уляжется суматоха первых недель. Мы привыкаем ходить из кабинета в кабинет, нося за собой тяжелые портфели, попутно зарабатывая сколиоз. Привыкаем дышать "особым" школьным воздухом, который по содержанию СО2 приравнивается к воздуху нашего металлургического завода Петровки. Нас уже не удивляет, что в расписании - семь-восемь уроков, что не соответствует никаким санитарным нормам. Но забота государства о нашем здоровье нас волнует меньше всего. Есть проблемы для нас более важные.

Наш одноклассник Сережа, ненароком оступившись, задевает старшеклассника, который был высок и неприятен на вид. Со стороны было видно, что это не понравилось парню. На своеобразном русском языке он объяснил Сереже все, что думает о нем. Мгновение - и Сережа почувствовал на своей спине сильный кулак. Кровь закипела в жилах. Быть или не быть драке? На счастье, в эту минуту показался учитель. Оценив ситуацию, он поинтересовался, нет ли у воинствующих сторон проблем? Ребятам ничего не оставалось, как ответить: "Нет". Но не будет ли продолжения завтра? Бывает и хуже: школа "идет" на школу.

"Каждый ребенок не может быть подвергнут жестокому обращению". (ст. 40). Но возможно ли этого достичь в школе? Подростки непредсказуемы. Даже у самых опытных учителей нет уверенности, что они знают подростка до донышка. Хотя педагоги и психологи "пропахали" эту тему вдоль и поперек.

Главный двигатель в нашей жизни - интерес. Все, что занимательно, усваивается легко и прочно. Дружат, в основном, с кем интересно. Мальчики и девочки дружат и дерутся на равных, причем трудно поверить, что девочки - слабый пол. Они крупнее, а иногда и физически сильнее ребят. Некоторые мальчики им "в пупок дышат". И все это спокойно уживается с первыми ухаживаниями. Завязываются первые эпистолярные романы.

"Нельзя вторгаться в переписку детей, унижать их достоинство" (ст. 16). Ведь больше всего мы боимся выглядеть в глазах товарищей глупыми или смешными. В общении с нами нужен такт и великое терпение взрослых. "Мы имеем право на уважительное отношение учителей" (ст. 28).

Наша жизнь делится на две части: уроки и все, что после них. Взрослым очень хочется, чтобы первая часть была и самой важной. Но наш возраст - время действий. Для нас просидеть 45 минут без движения - мука. А если каждый день по шесть-семь таких порций! Любой взрослый обалдеет. Между тем в школе постоянно внедряются идеи интенсификации учебного труда. Понятно, почему беготня и дикие телодвижения на переменах, - это своеобразная защитная реакция нашего организма. Психологи придумали много хитростей, чтобы уберечь нашу нервную систему от стрессов. Только в школе по-прежнему превыше всего ценятся тишина и порядок и "владеющие дисциплиной" учителя.

Наше отрицательное отношение к урокам не говорит об убогости наших умственных сил. Познавательный интерес очень велик. Но нужен "высший пилотаж" учителя, чтобы ежедневное однообразие разжевывания основ знаний засверкало яркими красками.

Мама мне не разрешает говорить об учителях плохо. "Ты не видишь, как это тяжело!" Да, действительно, тяжело. Никто не скажет, что учителем быть легко.

Чтобы как-то выжить, учитель вынужден давать по шесть-семь уроков в день при норме - три-четыре. Потом - проверка тетрадей, подготовка к завтрашним урокам, внеклассные мероприятия, индивидуальная работа с учащимися, классные часы, педсоветы, совещания, родительские собрания, заседания МО и т. д.

Домой мама приходит уже поздно вечером. Быт совершенно не налажен. Несмотря на все прибавки в зарплате, мы не можем даже поставить телефон, купить стиральную машину и пылесос, а ремонт уже не делался тринадцать лет.

Только учителям и врачам психиатрички государство дает отпуск в 48 рабочих дней. Казалось бы, хорошо, ведь "каждый, кто работает, имеет право на отдых" (ст. 45). Но может ли учитель позволить себе такую роскошь? Отпускных нет, когда будут - неизвестно. Мало того, бывает, что администрация школы "просит" учителей уйти в отпуск за свой счет на один летний месяц! Чтобы продержаться лето, мы с мамой едем в лагерь, потом на дачу. До первого сентября маме отдохнуть некогда. Усталость накапливается из года в год. Но иногда везет. Мы едем в Лондон! Для мамы это работа: она везет группу школьников. А для меня - сказка. Мы с мамой живем в семье учителей - Билла и Бени. Может быть, когда-нибудь и наше государство поймет, что учителю нужна не символическая зарплата, а гарантирующая ему "право на достаточный жизненный уровень" (ст. 48). Тем более, что общество предъявляет к учителю высокие требования - быть интеллектуальным, интеллигентным, педагогически грамотным, мастером общения, умеющим вести за собой, способным поступиться своими личными интересами ради детей.

А для нас главное, чтобы работающий с нами учитель был искренним, добрым, справедливым, современным и непременно с чувством юмора. Все учителя перед нами, как на рентгене. Если учитель покривит душой, пощады не жди.

Я больше других знаю жизнь учителей и преклоняюсь перед теми, кто честно, бескорыстно и благородно служит детям.

Скоро, совсем скоро для нас прозвучит последний школьный звонок. Мы опять увидим среди сотен глаз тревожные глаза учителей, родные глаза (чуть постаревшие) мам, и уже сами почувствуем в руках ладошки малышей-первоклашек, которые на этот раз выведут нас за школьный порог.

Но вдруг происходит то, что отодвигает все мои тревоги и волнения на последний план. Это всегда бывает внезапно. Врачи ставят маме страшный диагноз. Мы знаем, что "в государственных учреждениях охраны здоровья медицинская помощь оказывается бесплатно" (ст. 49), но вскоре понимаем, что это право нам тоже не гарантировано.

Нужна операция, дорогостоящее лечение. Помощь приходит неожиданно - от маминых бывших учеников, родителей и детей. Мы видим, что люди любят нас, хотят облегчить нашу ношу и ради этого готовы на все. Это смущает, но одновременно радует и очень помогает вынести операцию, ад химиотерапии и безразличие государства, которое не может маме два с половиной месяца выплатить больничный. Уважение к маме, как к учителю, теперь переросло в заботу о ней, как о человеке. Дети, учителя, родители передают ей цветы, фрукты, открытки и записки. Они волнуются за нее, желают ей здоровья и ждут.

В Лондоне Билл рассказал нам притчу:

Однажды Господь показал человеку

всю его жизнь, как следы на песке.

Тогда человек сказал Богу:

"Ты показал мне всю мою жизнь.

На всем ее протяжении,

рядом с моими следами были еще одни.

Но в самые трудные моменты

была только одна пара следов.

Почему?"

И Господь ответил человеку:

"В самые трудные времена