Эхо в ночи

В Стране Советов голос Кремля доносился отовсюду: он создал вездесущую ’радиореальность’ на практике задолго до того, как Оруэлл описал ее в своей антиутопии. Ленин и Троцкий разжигали пламя революции в основном печатным словом, - ’установочными’ передовицами в ’Искре’ и ’Правде’, яростными листовками, разбрасывавшимися на петербургских митингах (затем их перепечатал Джон Рид в "Десяти днях, которые потрясли мир" (Ten Days that Shook the World)) - но при Сталине главным инструментом ’окультуривания’ и ’идеологической обработки’ масс стал технологический шедевр под названием ’радиоточка’ - примитивный преемник без шкалы и верньера, а значит и без выбора. Эти дешевые в изготовлении деревянные ящики устанавливались в квартирах и вестибюлях, в заводских цехах, на станциях и автовокзалах, они неумолчно звучали в больницах, детсадах и казармах, их прибивали к столбам на колхозных полях, их голос разносился на всем пространстве от балтийских пляжей до берегов Охотского моря.

С радио в СССР начинался день: оно включалось в 6 утра. После советского гимна шли слова: ’Говорит Москва. . .’

Если кто-то из жильцов коммуналки выключал радиоточку, он попадал в разряд ’подозрительных’, ’неблагонадежных’, потенциальных ’врагов народа’. В передачах сообщалось о постановлениях ЦК КПСС, рассказывалось о выполнении пятилетних планов, о последних успехах славной Красной Армии и кознях капиталистического Запада. Помимо новостей слушателям предлагалась классическая музыка, отрывки из произведений классиков русской литературы, ’радиовстречи’ с колхозниками и солдатскими матерями. Советским людям редко доводилось слышать голос самого Сталина, - сухой, неторопливый, с сильным грузинским акцентом - но именно радио доносило до них его заявления, его мнения о культуре и событиях в мире, его косвенный ’посыл’: патерналистский и угрожающий одновременно. Сегодня трудно представить себе, насколько распространен был этот инструмент, и насколько извращенное воображение могло его изобрести, но так или иначе радиоточки просуществовали не одно десятилетие, привычные, как водо- и электроснабжение - и намного превосходящие его бесперебойностью. Это орудие пропаганды было настолько эффективным, что Гитлер, посетив в 1942 г. оккупированную Украину, выразил восхищение сталинской изобретательностью и посетовал, что немцы по-прежнему слушают передачи BBC на коротких волнах.

После смерти Сталина в 1953 г. и начала либерализации - хрущевской ’оттепели’ - диапазон советского радио расширился: появились станции ’Маяк’ и ’Юность’. По тону их передачи были не столь ’зажаты’, по ’Маяку’ и ’Юности’ транслировалось больше популярной музыки, хотя идеологическое содержание, естественно, столь же неукоснительно отражало линию Кремля. Следующие тридцать лет советский режим старательно глушил русскоязычные передачи зарубежных радиостанций - BBC, ’Голоса Америки’, ’Свободы’, ’Немецкой волны’. ’Глушилки’ стали полем непрекращающейся битвы между государством и его подданными. В шестидесятые и семидесятые первым ’антисоветским поступком’ интеллигента-горожанина становилась покупка хорошего радиоприемника - рижской ’Спидолы’, а если повезет, то и немецкого ’Грюндига’ - чтобы слушать ’западные голоса’. Люди изо всех сил старались расслышать ’эфирный привет’ внешнего мира - наклоняли транзистор туда-сюда, переворачивали его вверх ногами, чтобы поймать сигнал, выставляли антенну в окно; лучше всего, впрочем, ’голоса’ ловились на дачах, за пределами больших городов, где глушилки работали не так эффективно. Счастливчику-слушателю удавалось познакомиться с выпуском новостей на ’Немецкой волне’, послушать ’Битлов’ на BBC, или знаменитые джазовые передачи Уиллиса Коновера (Willis Conover) по ’Голосу Америки’.

’Мы даже слушали Радио Ватикана - оно давало неплохую информацию о событиях в СССР, а то, что под конец диктор говорил ’Благослови вас бог’, нас не смущало’, - рассказывает историк Сергей Иванов.

Летом 1968 г., когда советская армия вторглась в Чехословакию, отпускники слушали новости о происходящем на пляжах Прибалтики. Политолог Маша Липман, жена Иванова, в те дни отдыхала в Литве. Она вспоминает: ’Тем летом весь пляж ощетинился антеннами. И в нашем кругу, если кто-то говорил, что услышал о чем-то ’по радио’, это означало одно - передачи ’Голоса Америки’, BBC, или ’Немецкой волны’ на русском языке’. Среди интеллигенции бытовала популярная частушка: ’Есть обычай на Руси - ночью слушать Би-Би-Си’. В 1963 г. на заседании Президиума ЦК КПСС Хрущев обратился к коллегам с призывом: ’Давайте придумаем, как наладить производство радиоприемников, принимающих только наши станции!’ Увы, по словам Кристин Рот-Эй (Kristin Roth-Ey), специалиста по истории советских СМИ из лондонского Юниверсити-колледж, из хрущевской идеи ничего не вышло.

С приходом к власти Михаила Горбачева в 1985 г. и началом ’гласности’ глушить зарубежные радиопередачи перестали. В условиях новообретенной свободы газеты, литературные журналы, театр, телевидение, кино переживали настоящий расцвет; Радио ’Свобода’ разрешили открыть корпункт в Москве - это стало ярким свидетельством того, что прежние табу уходят в прошлое, и Россия лихорадочно рвется навстречу окружающему миру.

В 1990 г. несколько ’беженцев’ с советского радио решили создать в столице новую радиостанцию, сочетающую ’нелицеприятные’ новости с дискуссиями и даже ’прямой линией’ со слушателями, где те могли сказать все, что считают нужным - может быть, в другой стране эта идея показалась бы банальной, но для СССР она была новым словом. Основатели назвали свою станцию ’Эхо Москвы’, и приступили к делу, обосновавшись в тесной и душной однокомнатной студии за пару кварталов от Красной площади. ’Эхо’ вышло в эфир 22 августа 1990 г. - вещание началось с расширенного информационного выпуска, включавшего интервью с одним из лидеров молодых московских реформаторов, Сергеем Станкевичем; за ним последовала песня ’Битлс’ ’All My Loving.’

В то время ’Эхо Москвы’ казалось лишь одним из проявлений новообретенной свободы СМИ, логическим результатом процесса, запущенного кремлевским руководством. Сегодня, восемнадцать лет спустя, в условиях путинской авторитарной экосистемы, радиостанция выглядит скорее одной из последних уцелевших ’особей’ исчезающего вида - этакая ископаемая птица дронт, все еще бродящая по земле.

Со времен основания ’Эха Москвы’ я был частым гостем в его студии. Для репортера это очень удобно: потолкавшись там несколько часов, вы непременно повстречаетесь с массой интересных людей. Если в столице происходит что-то важное, - выборы, восстание, конъюнктурный скандал, начало войны на Кавказе - четырнадцатый этаж дома 11 на Новом Арбате неизменно, как магнит, притягивает власть имущих, многомудрых экспертов и партийных политиков. В Нью-Йорке, чтобы быть в курсе последних событий в России, я захожу на интернет-сайт ’Эха’ (echo.msk.ru), и слушаю интервью и дискуссионные передачи в прямом эфире или в записи на подкасте.

Не так давно я до глубокой ночи не мог оторваться от передачи, которую ведет Сергей Пархоменко - в ельцинскую эпоху он был редактором нескольких периодических изданий. В этот раз он брал интервью у некоего Владимира Квачкова. Три года назад Квачкова - бывшего офицера военной разведки - обвинили в организации покушения на Анатолия Чубайса, которого большинство россиян ненавидит за его роль в ускоренной приватизации земли и промышленных предприятий при Ельцине. На процессе обвинение утверждало, что Квачков с соучастниками заложили фугас на обочине дороги, чтобы взорвать чубайсовский ’БМВ’, когда тот будет проезжать мимо. Чубайс уцелел: машина была бронирована - российские миллиардеры сорят деньгами не без здравого смысла. В суде Квачков отрицал свою причастность к заговору, но не скрывал ненависти к главному ’приватизатору’. Он считает Чубайса одним из ’оккупантов’, стремящихся развалить страну изнутри. Отвечая на вопрос Пархоменко, Квачков (он был оправдан) без всякого стеснения заявил: ’Людей нельзя убивать - противников нужно убивать’.

Во время войны в Южной Осетии и Грузии - событий, судя по всему чреватых возобновлением ’холодной войны’ - ’Эхо Москвы’ в передаче ’Своими глазами’ транслировало трезвые, сбалансированные рассказы репортеров, побывавших на месте боев. Немало было и дискуссий, для участия в которых приглашались люди разных взглядов - от журналиста Максима Шевченко, развернувшего знамя крайнего национализма, до резкого критика Кремля Андрея Илларионова, работавшего экономическим советником Путина в годы его первого президентского срока. Сам Путин не слишком благосклонно воспринял стремление ’Эха’ осветить эту войну с разных сторон. 29 августа он вызвал в свою сочинскую резиденцию 35 ведущих руководителей российских СМИ. В последние восемь лет Путин регулярно проводил подобные совещания: порой, чтобы изложить свою точку зрения по политическим вопросам, порой, чтобы пожурить журналистов, но неизменно - чтобы показать, кто в доме хозяин. Очевидно избрание нового главы государства - Дмитрия Медведева - на эту практику не повлияло.

На встрече в Сочи Путин обратил самое пристальное внимание - и ледяной взгляд - на главного редактора ’Эха Москвы’ Алексея Венедиктова, раскритиковав передачи радиостанции по грузинским событиям. Многие из ’лояльных’ редакторов, присутствовавших в зале, наверняка были в восторге, когда он ’ткнул Венедиктова носом’ в ряд редакционных и фактических ошибок, допущенных его подчиненными. Возникло ощущение, - не в первый уже раз - что Путин закроет радиостанцию. Позднее, уже в вестибюле, Венедиктов запротестовал, сказав Путину, что его критика ’несправедлива’. В качестве доказательства тот продемонстрировал стопку распечаток передач, заметив: ’За все это вы отвечаете, Алексей Алексеевич!’ Венедиктов был потрясен, но рассудил: если бы Путин действительно хотел покончить с ’Эхом Москвы’, то никогда не пригласил бы его в Сочи вместе с другими. Закрыть станцию можно было бы одним телефонным звонком.

’Позже мы встретились с глазу на глаз, и Путин разговаривал более конструктивным тоном, - рассказал мне Венедиктов. - Но свою главную мысль он донес до всех четко: он способен в любое время сделать с нами все, что заблагорассудится’. Вернувшись в Москву, Венедиктов без обиняков заявил своим сотрудникам, что им стоит ’самым тщательным образом’ относиться к материалу, давать в эфир только проверенные факты, и заботиться о том, чтобы точка зрения властей получала достаточное освещение. Однако никаких увольнений не последовало, и было ясно, что самого худшего удалось избежать. ’Пока удалось’, - добавляет Венедиктов.

Основатели ’Эха’ - Сергей Бунтман, Сергей Корзун, Юрий Федутинов и другие - были тридцатилетними профессионалами-радиожурналистами, с десяток лет проработавшими на различных советских радиостанциях, и старавшимися, когда выпадала возможность выехать за границу, ознакомиться с тем, как это дело поставлено на Западе. Гласность дала им возможность осуществить своим планы. Бунтман в молодости руководил театральным кружком в московской школе N875, где он познакомился с Венедиктовым - учителем истории, обладавшим недюжинным умом и выдержкой. В те времена журналисты-профессионалы еще с трудом избавлялись от прежней идеологической зашоренности, и Бунтман, вспомнив о ровеснике, необычайно любознательном и живо интересовавшемся политикой, пригласил Венедиктова на ’Эхо’ в качестве репортера, хотя журналистского опыта у того не было ни капли. В конечном итоге Венедиктов вырос до главного редактора радиостанции и стал ее главным публичным ’лицом’.

Венедиктов - типичный русский интеллигент: на носу очки с толстыми стеклами, буйная копна волос, ироничная манера ’умника’. В качестве интервьюера он не уступает по напористости Майку Уоллесу (Mike Wallace) в молодые годы, но намного превосходит его глубиной. В другой своей ипостаси - аналитика - он проницателен и самоуверен: Венедиктов твердо убежден, что все его прогнозы либо сбылись, либо рано или поздно сбудутся. Впрочем, еще важнее другое: когда нужно парировать претензии и требования Кремля, или защитить своих журналистов, он превращается в чрезвычайно искусного политика. Стены редакции ’Эха’ увешаны фотографиями важных персон, побывавших в его студии для интервью, и Венедиктов, похоже, не испытывает перед ними ни малейшего трепета. Очень часто его вопросы начинаются с вызывающе-провокационного: ’как это может быть. . . ?’ Когда Билл Клинтон слишком промедлил с ответом на один из вопросов, Венедиктов под столом слегка пнул его ногой.

В качестве новичка-репортера, Венедиктов показал себя человеком смелым, но без малейшей театральности. В августе 1991 г, во время путча, возглавляемого руководством КГБ, он находился в ’Российском белом доме’ вместе с Борисом Ельциным и защитниками парламента; снаружи здание было окружено танками. Туда же он вернулся в октябре 1993 г., когда Ельцин приказал обстрелять ’Российский белый дом’, занятый в то время ’красно-коричневыми’ - коалицией коммунистов и националистов. В ходе этого восстания вице-президент Александр Руцкой, взбунтовавшийся против Ельцина, одолжил у Венедиктова телефон, чтобы обратиться к летчикам российских ВВС с призывом бомбить Кремль: ’Эхо Москвы’ транслировала его тираду в эфире. В конечном итоге мятеж ’красно-коричневых’ был подавлен, а Руцкой оказался за решеткой. Два месяца спустя группу журналистов, в том числе Венедиктова, пригласили на встречу с Ельциным. Обычно репортеров рассаживали за столом в алфавитном порядке фамилий, но на сей раз Венедиктов оказался прямо напротив Ельцина - который наверняка был взбешен действиями ’Эха’. Ельцин - громадный, широкоплечий здоровяк с темпераментом партийного босса - быстрыми шагами вошел в комнату и тут же возмущенно обратился к Венедиктову: "Ну как не стыдно, "Эхо Москвы"! ’Товарищи, поднимайте самолеты, летите бомбить Кремль’ - это кто передавал в эфир?’

У Венедиктова мелькнула мысль: если он выберется отсюда живым, считай повезло.

Он ответил: ’Борис Николаевич! Вы же понимаете, это наша работа! ’Эхо’ отправило меня в ’Белый дом’. Я не виноват - я выполнял редакционное задание’. Ельцин долго смотрел на Венедиктова, потом произнес: ’Работа! Работнички. Ну, работайте. . .’.

На этом все и закончилось. При всех своих серьезнейших недостатках, при всех инстинктах, выработанных за десятилетия работы в аппарате компартии, Ельцин почти никогда не проявлял враждебности к прессе. В годы его пребывания у власти - ’ельцинские девяностые’ - газеты и телеканалы, даже государственные, переживали беспрецедентный период расцвета. После провала путча в 1991 г. он закрыл коммунистические газеты, поддержавшие заговорщиков. Однако, получив коллективное письмо протеста, подписанное многими представителями прессы и либеральной интеллигенции, он пересмотрел свое решение: вскоре ’Правда’ и ’Советская Россия’ начали выходить вновь. В 1996 г., когда Ельцин баллотировался на второй срок, и его соперником был кандидат от коммунистов Геннадий Зюганов, пресса, в том числе и ’Эхо Москвы’, отплатила ему услугой за услугу, сделав явный перекос в его пользу при освещении предвыборной кампании. Это помогло президенту переломить ситуацию (на старте его рейтинги были ничтожно малы) и победить Зюганова.

После того, как в последний день прошлого тысячелетия Ельцин ушел в отставку, и власть перешла к Путину, тот без промедления ополчился против прессы, используя финансовые и правовые рычаги, чтобы взять под контроль или закрыть газеты и телестанции, чья редакционная политика, по его мнению, была недружественной, и чьи владельцы, как он считал, не желали сотрудничать с властью. Во всемирном индексе свободы печати, составляемом организацией "Репортеры без границ" (Reporters Without Borders), Россия занимает 144 место в списке из 169 стран - сразу за Афганистаном и Йеменом, слегка опережая Саудовскую Аравию и Зимбабве.

Как-то Путина спросили, что он может сказать критикам, обвиняющим его в ущемлении свободы СМИ. Он ответил: ’Очень просто: у нас не было никогда свободы слова в России, так что я не очень понимаю, что можно попирать. Мне кажется, что свобода - это и возможность высказывать свое мнение, но должны существовать определенные ограничения, изложенные в законе’.

В статье 29 российской конституции, однако, прописано совершенно обратное: она ’гарантирует’ свободу слова. Тем не менее, Путин привел российские СМИ к повиновению быстро и беспощадно. Независимый телеканал НТВ, нелицеприятно освещавший войну в Чечне, в 2001 г. отобрали у владельца и ’стерилизовали’ Первый канал - крупнейшая по охвату телестанция России - вновь превратился в послушный рупор государственной политики.

По-настоящему важное значение Путин придает лишь телевидению. Глав телеканалов еженедельно вызывают на совещания в Кремль, где согласовывается подача новостей; им выдают списки политических оппонентов, которых не следует пускать в эфир. Лояльность известных телеведущих, менеджеров и звезд-репортеров покупается баснословными зарплатами. Дискуссий и интервью в прямом эфире больше нет. Существуют газеты и интернет-сайты, не менее свободные, чем ’Эхо’, но их аудитория настолько ограничена, что Путин махнул на этих ’маргиналов’ рукой и оставил в покое.

’Проблема в том, что официальная пропаганда на телевидении чрезвычайно отвлекает внимание - она гарантирует, что люди говорят обо всей этой чепухе, которую оно показывает, - заметила в разговоре со мной известный обозреватель и ведущая ’Эха Москвы’ Юлия Латынина. - Например, если российский самолет выпускает ракету по грузинской территории, в репортаже будет обсуждаться размер воронки и вопрос о том, не вырыли ли ее сами грузины. То есть вы начинаете говорить о воронках, а не о том, стремится ли Россия запугать до смерти Республику Грузию и других подобных ’врагов’. Кроме того, телевидение просто сочиняет небылицы о предполагаемых врагах вроде Украины, Латвии, Эстонии. Словом, вокруг нас одни враги. Кто же тогда ’хорошие парни’? Андорра? Иран? Все это отвлекает внимание от настоящей политической информации и анализа’.

В 2001 г. Путин пригласил Алексея Венедиктова на встречу в кремлевской библиотеке. Пытаясь одновременно ’обаять’ Венедиктова и предупредить о том, как он понимает их взаимоотношения, российский президент начал пространно разъяснять разницу между врагами и предателями. ’Для Путина это очень важное различие, - рассказывал Венедиктов. - Он сказал: ’С врагами ты стоишь лицом к лицу, ведешь войну, потом заключаешь перемирие, и тут все ясно. А предателя необходимо уничтожить, раздавить’. Таково его мировоззрение. А потом он произнес: ’Так вот, Алексей, вы не предатель. Вы - враг’’.

Я наивно спросил у Венедиктова: может быть, Путин говорил это с улыбкой?

’С улыбкой? - Ответил Венедиктов. - Путин никогда не улыбается, он просто четко дал понять, каково мое место в его системе координат. Он знает, что я не нанесу ему удар в спину, не буду играть в игры, а просто буду делать то, что делаю. Я сказал ему: ’Если хотите закрыть ’Эхо’, закрывайте. Я не смогу удержаться и не делать то, для чего мы существуем’’.

Венедиктов не питает иллюзий ни относительно своего собеседника, ни о цели этой встречи. По сути Путин повторил слова царя Николая I, адресованные Пушкину: ’Отныне я сам буду твоим цензором’.

’Путин встретился со мной, потому что хотел, как говорят в разведке, меня ’завербовать’, привлечь в свою команду, и потому говорил со мной по-товарищески, - поясняет Венедиктов. - Это свидетельствовало об определенном уровне доверия. Он нуждался в ’Эхе’ и его репутации’. Для Путина существование радиостанции было в чем-то полезно, - как зримое доказательство того, что в России существует свобода слова - но Венедиктов знал: в любой момент президент может передумать и закрыть ’Эхо’. ’Путин вышел из рядов советского КГБ, он совершенно по-иному воспринимал прессу, чем Ельцин, и во время нашей беседы я сразу же почувствовал эту разницу, - вспоминает он. - Я сказал друзьям - все они голосовали за Владимира Путина и считали его реформатором, проводящим модернизацию страны: мы катимся назад. Мне никто не поверил. Они говорили: ты - узколобый пессимист, ты потерял чутье. Теперь поверили, конечно’.

Парадоксальность положения ’Эха Москвы’ проявляется буквально во всем. С 2001 г. радиостанция принадлежит ’Газпрому’ - гигантскому энергетическому конгломерату, служащему одной из опор экономического и политического влияния Кремля. Венедиктов называет Кремль ’нашим главным акционером’. Тем не менее, ’Эхо’ сохранило напористость и честность, что было особенно важно в последние четыре-пять лет, когда институты гражданского общества - суды, парламент, НПО, телевидение и Русская Православная церковь - один за другим ’встраивались’ в государственную систему и подчинялись прямому управлению Владимира Путина.

’Эху’, конечно, не по силам тягаться с радиоточками по охвату и размеру аудитории. Сегодня российское радио предлагает слушателям широкий выбор музыкальных, развлекательных и информационных (или псевдоинформационных) программ - и это не говоря уже о конкуренции со стороны СМИ нового типа. Впрочем, по современным меркам аудитория ’Эха’ значительна: в Москве ее ежедневно слушает миллион человек, по всей стране - два с половиной миллиона; в основном это образованные люди средних лет.

’Мы - влиятельная, а не массовая радиостанция, - считает Венедиктов. - Если бы хотели быть массовой радиостанцией, потрафить толпе, нам, наверно, следовало бы уделять больше внимания перипетиям из жизни Пэрис Хилтон (Paris Hilton). Но если мы это сделаем, наши нынешние слушатели от нас отвернутся. Мы их потеряем’.

Несмотря на немалую численность аудитории, радиостанция не в состоянии существенно влиять на российское общество - в основном глубоко аполитичное и куда более благосклонное к Путину, чем в свое время к Ельцину или Горбачеву. Маша Липман называет этот феномен путинской эпохи общенациональным ’пактом о невмешательстве’: общественность согласна не вмешиваться в политику в обмен на возможность вкусить потребительских плодов российского нефтегазового бума. ’Нельзя, конечно, сказать, что на Западе буквально все рвутся действовать, когда узнают о злоупотреблении властью, но там это по крайней мере превращается в политический вопрос, - полагает Липман. - Здесь, даже когда таблоид вроде ’Московского комсомольца’ печатает что-то скандальное, это не провоцирует публичные дискуссии, не воздействует на общественное сознание. Люди не верят, что могут что-то изменить, да им и наплевать. Они не желают ни в чем участвовать. И это - опора путинской власти’.

Как-то я беседовал с Кириллом Роговым - бывшим редактором ’Коммерсанта’, лучшей из мейнстримовских российских газет, а затем одним из основателей политического интернет-сайта polit.ru - в баре над Театром Маяковского. Рогов ушел из журналистики, и теперь работает в одном из московских аналитических центров, периодически публикуя комментарии в газетах, но уважение к ’Эху’ он сохраняет по сей день. ’Уже давно это самая лучшая информационная служба в стране, - заметил он. - Но может ли свободное СМИ существовать в несвободной стране? Я бы сказал, что нет. В свободной стране статья, опубликованная в газете, влияет на телевидение, становится достоянием общественности и в результате воздействует на разработку политического курса. В несвободной стране ’Эхо Москвы’ существует в изоляции, как некая ’индейская резервация’. Она транслирует репортаж или дискуссию для своей аудитории, но за ее пределы это не выходит’.

Одна из звезд ’Эха Москвы’ - политолог Евгения Альбац; во время учебы в США она внимательно присматривалась к стилю Национального общественного радио (National Public Radio), и надеялась по возвращении домой работать в той же манере. Впрочем, она - куда более страстная натура, чем любой из работников НОР. Она справедливо отмечает, что пользуется репутацией ’странной, прямолинейной женщины, немного сумасшедшей, верящей в демократию’. Венедиктов как-то сообщил Альбац: некоторые кремлевские чиновники говорили ему, что питают к ней ’лютую ненависть’. Один из консультантов предвыборного штаба Путина - в прошлом диссидент, подвергавшийся преследованиям со стороны КГБ - выскочил из студии, хлопнув дверью, когда Альбац заявила ему: ’Чекисты захватывают Кремль, а вы занимаетесь апологетикой этих людей в погонах’. ’Он был вне себя!’, - вспоминает журналистка.

Альбац, выступающая на ’Эхе’ с ’сольными’ комментариями и ведущая ток-шоу по вечерам в воскресенье, занимает также пост заместителя главного редактора ’Нового времени’ - еженедельника, публикующего великолепные статьи по результатам журналистских расследований. В брежневские времена, когда она была студенткой журфака МГУ, ее как-то вызвал ’прикрепленный’ к факультету сотрудник КГБ, и предупредил: если она будет и дальше интересоваться самиздатовской запрещенной литературой, ее исключат. В годы перестройки она приобрела известность журналистскими расследованиями о деятельности КГБ, а в 1992 г. опубликовала книгу ’Государство в государстве’, где предсказывала: в постсоветской России КГБ не только сохранится, но и будет играть центральную роль. Когда мы встретились в гостинице ’Националь’, чтобы побеседовать за кофе, Альбац через несколько минут вдруг прервала разговор и подошла поздороваться с кем-то за соседним столиком.

’Кто это?’, - спросил я, когда она вернулась на место. ’Алексей Кондауров, - ответила она. - Генерал КГБ в отставке. Он был гостем на моей передаче. Мы регулярно беседуем’.

Подобно своим коллегам, Альбац обнаружила, что российские чиновники, включая действующих сотрудников спецслужб, слушают ’Эхо’, ’сверяя часы’ с реальностью.

’В России люди, принимающие решения, очень далеки от реальной жизни, - объясняет она. - У них есть деньги, они оторваны от жизни страны, и при этом чиновничество скрывает от них конкретную информацию, когда это отвечает его бюрократическим интересам. Информация для бюрократа - это товар: от нее зависит, получит ли он финансирование, сохранит ли свою должность, и потому, когда ему это выгодно, чиновник, скажем, преувеличивает существующую угрозу. Руководство тонет в подобной ’информации’. Например, бюрократы в разведке, чтобы получить дополнительное финансирование, должны подпитывать страхи руководства, и потому они преувеличивают угрозу повторения в России ’оранжевой революции’, - политического ’бунта’ вроде того, что преобразовал Украину почти три года назад - хотя на самом деле такой угрозы не существует’.

Альбац оглядела зал кафе и понизила голос на несколько децибел. ’Бюрократы лгут, и поэтому люди, принимающие решение, слушают ’Эхо’, - продолжала она. - Эта система абсолютно недееспособна, и мы играем в ней важную роль! Обитатели Кремля - преданные слушатели ’Эха’’.

Под искусным руководством Венедиктова ведущие журналисты ’Эха’ научились угадывать, что им дозволено, а что - нет. ’Можно назвать Путина или Медведева дураком, что в советские времена, конечно, было бы немыслимо, но если вы попытаетесь заглянуть им в карман, у вас будут неприятности, - рассказывает Альбац. - Нельзя сказать в эфире: я слышала, что такой-то и такой-то перевел столько-то триллионов долларов на такой-то оффшорный счет. Эти люди - стопроцентные конформисты, стопроцентные прагматики, их совершенно не интересует любая идеология. Их волнуют только собственная власть и состояния’.

Другими словами, выражать свое мнение сотрудникам ’Эха’ никто не препятствует, но радиостанция ограничена в сфере деятельности - особенно в том, что касается журналистских расследований. Во время наших бесед Венедиктов настаивал, не слишком убедительно, что журналистские расследования по определению связаны с публикацией документов, ’а как это сделаешь по радио?’ Но для этого, очевидно, вполне подошел бы интернет-сайт ’Эха’. Один из обозревателей радиостанции, Юлия Латынина, признает, что журналистские расследования - дело практически ’невозможное’, но связывает это с общей обстановкой в постсоветской России. ’Главная проблема - в том, что в условиях, напоминающих режим Маркоса или Дювалье, нельзя рассчитывать, что вам в руки попадет надежная информация о банковских счетах, - объясняет она. - Все просто отворачиваются. Речь не идет о диктатуре, - не стоит преувеличивать и приравнивать нашу ситуацию к советским временам - но в условиях авторитарного режима невозможно вести эффективные расследования, как при демократическом строе. Ведь вы имеете дело не с отклонением от нормы: в сегодняшней России коррупция гигантского масштаба - просто элемент экономической политики. Возьмем, скажем, демонтаж ’ЮКОСа’, - Латынина имеет в виду энергетический концерн, который возглавлял Михаил Ходорковский - до своего ареста в 2003 г. (вероятно, по указанию Путина), после чего над ним состоялся явно фальсифицированный процесс, и Ходорковский отправился в сибирскую тюрьму. - После конфискации ’ЮКОСа’ одним из его совладельцев неожиданно стал старый друг Путина, Геннадий Тищенко - глава фирмы Gunvor [специализирующейся на экспорте энергоносителей], зарегистрированной в Швейцарии. В этом году Gunvor получил доход в 70 миллиардов за счет экспортных операций от лица государства. В общем, мы не можем узнать, какова доля Путина, но можно строить предположения. То есть, либо Путин бескорыстно помогает другу, либо он ожидает чего-то взамен. А я сомневаюсь, что Путин настолько великодушен!’

В конце советской эпохи число настоящих политических диссидентов было ничтожно. Мужчин и женщин, готовых рисковать всем - работой, свободой, гражданством, даже жизнью - было так мало, потому что и опасность была чрезвычайно велика. Венедиктова, конечно, нельзя назвать постсоветским ’диссидентом’ (и даже политическим активистом): он скорее профессионал - то есть, по его собственному определению, журналист, посвятивший себя открытому поиску истины и свободе дискуссий, а там будь что будет. Михаил Леонтьев - до недавнего времени он вел на ’Эхе’ передачу, выдержанную в националистическом, прокремлевском ключе - заметил в интервью Moscow Times: при всей своей неприязни к общей либеральной политической ориентации радиостанции, он восхищается открытостью Венедиктова. Само существование станции, добавил Леонтьев, свидетельствует, что путинский Кремль не так уж яростно преследует прессу: ’’Эхо Москвы’ - доказательство вегетарианства властей’.

Сказать, что либералы из ’Эха’ могут чувствовать себя спокойно, однако, нельзя. Сам Путин в августе недвусмысленно дал понять Венедиктову, что это не так. На государственном телевидении Венедиктов, Юлия Латынина и Матвей Ганапольский - самые известные ’голоса’ станции - считаются представителями подрывной ’пятой колонны’.

’Когда встречаешься с людьми из Кремля или спецслужб, они неизменно говорят: ’Какая вы смелая! Мы постоянно слушаем ’Эхо Москвы’!’, - рассказывает Латынина. - Венедиктов умеет разговаривать с людьми из Кремля, с невинным видом выслушивать их требования и претензии. Я ни разу не разочаровалась в нем, хотя у нас бывали разногласия. Я всегда могу говорить, что считаю нужным, и знаю, что он меня защитит’.

Но, хотя порядочность Венедиктова не уступает его политическому искусству, возможности редактора по защите своих сотрудников далеко небезграничны. За последние восемь лет в России произошло двадцать нераскрытых убийств журналистов. Два года назад, когда убили Анну Политковскую из ’Новой газеты’, трое репортеров ’Эхо’ пришли к Венедиктову в кабинет, и сказали, что хотят поменять место работы. А в этом году Венедиктов приехал в Нью-Йорк, чтобы получить премию Клуба зарубежной прессы (Overseas Press Club). Когда он рассказал жене об этой награде, та заметила: ’Сначала премия, потом пуля’. Пока ’Эхо Москвы’ продолжает работать - к радости слушателей и пользе для властей. ’Но что бы мы ни делали, - замечает Венедиктов, - как бы ни хитрили, всегда надо понимать: с нами могут покончить в одно мгновение’.