Краткая история коловращения российских учебников истории

"ПОЛИТ.РУ"  публикует статью историка, шеф-редактора журнала "Отечественные записки" , соавтора книги "Выбирая свою историю. "Развилки" на пути России: от рюриковичей до олигархов" Никиты Соколова.

* * *

"История – самый опасный продукт, выработанный химией интеллекта"
Поль Валери. Заметки о величии и упадке Европы (1931)

Поль Валери, конечно, имел в виду манипуляции историей, совершавшиеся в Европе, ради идеологической подготовки двух мировых войн, но иногда кажется, что он писал о современной России.

Мифологический образ отечественной истории, запечатленный в сознании современников при помощи школьных учебников, популярной беллетристики, а позднее и кино, играет важнейшую роль в европейской культуре. С тех пор как в конце XVIII столетия была отвергнута идея гражданского общества как совокупности подданных одного суверена и выработана идеологема «нации», школьный курс истории традиционно выполняет роль «идеологической скрепы» этой гражданской нации во многих странах Старого Света. Само по себе это не беда. Вопрос в качестве этой скрепы. То, что она всегда мифологизирована[1], – полбеды. Историческая наука в принципе не приспособлена для выстраивания «национального исторического нарратива». Наука обеспокоена только поиском конкретной истины (и тот факт, что под грифом ученых институтов и академий нередко выходили актуальные пропагандистские агитки, лишь небрежно закамуфлированные псевдонаучным «аппаратом», никак строгую науку опорочить не может). Школьная история - всегда повествование о национальной «судьбе», имеющее целью сообщить юношеству некоторую «правду» о национальных героях и злодеях. Беда, когда общество пытается усвоить себе образ собственного прошлого, несообразный с его настоящим положением и задачами. В таком случае нацию поражает настоящая душевная болезнь, чреватая опасными осложнениями вплоть до летального исхода. Опыт Пруссии-Германской империи-Третьего рейха хорошо известен. Прусский школьный учитель, по известному выражению Бисмарка, выиграл битву при Садовой, обеспечив Пруссии лидерство в объединении германских земель. Но уже следующее поколение учеников, которых продолжали воспитывать на истории в духе национального «героического мифа» пошло гораздо дальше и развязало две мировые войны.

Нечто подобное сейчас происходит в России. Вот уже год российская общественность сильно встревожена решительным продвижением в школу сначала книги для учителей, а затем и школьного учебника новейшей истории России, составленных группой авторов под руководством Александра Филиппова по инициативе Администрации российского президента. Особенно всех задело содержащееся в этих пособиях оправдание сталинского режима и трактовка Сталина как «успешного менеджера». Однако проблема российской исторической памяти гораздо глубже, и для понимания значения современных метаморфоз, происходящих с российскими учебниками, нам придется углубиться в предысторию вопроса.

Карамзинская схема

Задача сочинения учебника российской истории была впервые поставлена в 20-е годы XVIII столетия Петром I с появлением в России первой средней школы европейского типа - «академической» гимназии. Эта задача сделалась уже совершенно неотложной с появлением в1783-м относительно широкой сети «главных народных училищ», преобразованных в 1803-м в гимназии, курс которых включал всеобщую и российскую историю.

В связи с этим во второй половине XVIII столетия в России разворачивается острая борьба между сторонниками «морализаторски-имперского» и «научно-критического» подходов к интерпретации российской истории в ее «школьном» варианте. Для первого подхода характерно стремление доказать, что Россия ни в чем Европе не уступает, а «россы» древностью превосходят все соседние народы. Характерным образчиком сочинений этого типа может служить «Краткая российская история» Михаила Ломоносова. Для второго подхода, который вырос из традиций германской школы экзегетики и который можно в связи с этим именовать «шлецеровским», главной задачей было «избавление от "баснословия" и опора на факты»[2].

Борьба эта завершилась в 30-е годы XIX века, когда в школьном курсе окончательно утвердилась та схема российской истории, которая несмотря на многообразные частичные трансформации и модификации безусловно господствовала в российском учебнике вплоть до крушения СССР[3]. Эта схема была изобретением писателя Николая Михайловича Карамзина, занявшего в октябре 1803 года невиданный дотоле и после его смерти никогда более не существовавший пост «придворного историографа».

Основные постулаты были сформулированы Карамзиным в «Записке о древней и новой России», представленной императору Александру I в марте 1811 года[4]. Сочинение это - молитвенник российских консерваторов, исчерпывающий свод исторических аргументов в пользу сохранения незыблемости самодержавия. Записка не только послужила причиной отставки реформатора Михаила Сперанского, но и легла в основу общей концепции «Истории государства Российского», выход которой начался в 1816 году. А в несколько огрубленном виде - и в основу массовых гимназических учебников Николая Устрялова[5] и Дмитрия Иловайского[6], по которым российские подданные учились отечественной истории до падения империи.

Прежде всего, надо сказать, что история страны в рамках карамзинской схемы мыслится как история создания и укрепления могучего государства, причем государственное могущество прямо связано с авторитарным характером власти. Как афористически формулировал Карамзин в «Записке», «Россия основалась победами и единоначалием, гибла от разновластия и спаслась мудрым самодержавием».

Доказательством этого принципиального тезиса должна была служить особая конструкция российской истории. Основные элементы этой конструкции остаются неизменными по сию пору, хотя в науке давно установился совершенно другой взгляд.

• Древняя («киевская») Русь представляется единым государством с самодержавной монархической властью, где всем распоряжаются великие киевские князья (эта древняя державность, вкупе с «добровольным призванием» варяжских князей составляют уникальную черту нашей истории и указывают, что и далее России уготован особый исторический путь).
• «Удельный период» (в советской версии — эпоха «феодальной раздробленности») представляется эпохой страшного упадка и ослабления страны, следствием которого стало унизительное ордынское «иго».
• Великие московские князья — единственные наследники древнерусской державы, - соединив весь русский народ под своим скипетром, положили твердые основания народного процветания, сулящие самые радужные перспективы на будущее, при условии сохранения незыблемой авторитарной власти, каковую российские подданные должны неизменно хранить, несмотря на все творимые этой властью по временам бесчинства и безобразия.

Карамзинская схема так плотно вошла в фундамент мировоззрения российского человека, что никакие попытки историков хотя бы отчасти выправить ее несообразности не имеют успеха. Нет нужды, что в науке, по крайней мере, со времени опубликования на рубеже XIX –XX вв. работ Василия Сергеевича, давно установился более соответствующий источникам и реалиям средневековья взгляд на политическую систему Древней Руси, которая представляла собой слабо связанную конфедерацию вполне автономных «волостей» — земель, управляемых вечевыми городами. Широкой российской публике остается практически неведомо, что русский народ в своем историческом творчестве создал помимо московского еще несколько государственных образований с совершенно разными политическими системами, развивавшими основы, заложенные в вольной Древней Руси. Галицкая Русь была непохожа на Новгород, а Москва — на Великое княжество Литовское и Русское, которое вообще в общедоступной российской литературе изображается как сугубо враждебное и чужеродное государство. Напротив, подчинение Северо-Восточной Руси Батыевой Орде трактуется как нечто позитивное, поскольку союз с Ордой способствовал становлению ядреного московского «самодержавства». Все политические движения XV-XVIII вв., имевшие целью либерализовать авторитарную политическую систему, представляются прямо как «антигосударственные» или по меньшей мере — корыстно непатриотические. А великая Смута — гражданская война начала XVII в. между сторонниками и противниками утвердившихся на Москве опричных порядков — вообще оказывается борьбой с «иностранной интервенцией» (См. в частности киноблокбастер «1612 год: хроники смутного времени» режиссера Владимира Хотиненко, снятый в 2007 г. с благословения, а по некоторым сведениям, под прямым руководством Администрации президента).

«Карамзинская схема» служит и по сей день доказательным фундаментом основных идеологем всех российских-советских-российских авторитарных властей:

• издревле могущественное государство идет особым путем, отличным от «европейского» (в последние годы «атлантического» или «евроамериканского»);
• Россия тысячу лет живет в состоянии «осажденной крепости», во враждебном внешнем окружении;
• в этих обстоятельствах единственным способом сохранить существование нации является концентрация всех ресурсов – как экономически-материальных, так и властно-идейных в руках единого правящего центра, который один способен ими распорядиться наилучшим образом, избегая гибельных разногласий, неизбежных при любом общественном контроле;
• права человека второстепенны и ими можно и должно поступиться ради сохранения целого – «государства», «нации» и т.п.;
• государство – главный защитник «осажденной крепости» имеет полное право прибегать  к насилию над инакомыслящими ради сохранения монолитного единства «народа».

Советский извод

Первый опыт решительного пересмотра карамзинской схемы был произведен в рамках исторической литературы, создававшейся в 1920-е годы, историками «школы М. Н. Покровского». «Школа Покровского», членовредительно втискивая отечественную историю в жесткие рамки марксистской схемы и надсадно изображая в черных красках московское царство и российскую империю, попутно обрушила все основные элементы карамзинской схемы. Но сколько-нибудь заметного влияния на широкую публику эти сочинения не оказывали, поскольку преподавание истории в школе было советскими властями отменено, и вместо нее преподавалось марксистское «обществоведение». Однако как только в воздухе запахло новой мировой войной и советское государство озаботилось «патриотическим воспитанием» будущего солдата, история была возвращена в школьный курс, причем под марксистским флером была практически восстановлена во всей силе «карамзинская схема».

Первый сигнал к радикальному пересмотру взгляда на дореволюционное прошлое прозвучал 12 декабря 1930 г. в послании Иосифа Сталина поэту Демьяну Бедному, некстати поиздевавшемуся в очередном опусе над древнерусскими богатырями. Вождь указал, что «прошлое России… вселяет (не может не вселять!) в сердца русских рабочих чувство революционной национальной гордости, способное двигать горами, способное творить чудеса»[7].

Непосредственное возвращение к карамзинской схеме начинается с постановления СНК СССР и ЦК ВКП(б) «О преподавании гражданской истории в школах СССР», от 15 мая 1934 г.[8] В нем отмечалось, что «преподавание истории в школах СССР поставлено неудовлетворительно. Учебники и само преподавание носят отвлеченный, схематический характер. Вместо преподавания гражданской истории в живой, занимательной форме с изложением важнейших событий в их хронологической последовательности, с характеристикой исторических деятелей, учащимся преподносят абстрактные определения общественно-экономических формаций, подменяя таким образом связное изложение истории отвлеченными социологическими схемами». Для выправления положения были восстановлены с 1 сентября 1934 г. исторические факультеты в Московском и Ленинградском университетах, призванные готовить квалифицированных специалистов по истории. Одновременно был поставлен вопрос о создании программ и учебников для школы. 14 августа Политбюро одобрило замечания Сталина, Кирова и Жданова по поводу конспекта учебника по истории СССР, подготовленного группой историков во главе с Николаем Ванагом, который прямо говорил о необходимости «большевистского Иловайского». Однако в самом постановлении по-прежнему преобладала революционно-критическая риторика. О необходимости признания преемственности между дореволюционной Россией и СССР и наследовании традиции преподавания прямо говорилось только в устных собеседованиях узкого круга лиц — членов Политбюро ЦК партии - и устных же рекомендациях представителям столичной науки, потенциальным авторам учебной литературы по истории.

По всей видимости, эта завуалированность перехода была причиной неудачи группы Ванага; составленный ею учебник был решительно забракован, причем в качестве его дефектов указывался в первую очередь недостаточно решительный возврат к карамзинской схеме. Как писал один из рецензентов, отзыв которого послужил решающим доводом в пользу отказа от учебника Ванага, «серьезнейшим недостатком учебника является то, что авторы не показали прогрессивного значения "собирания земли русской", создания ядра русского национального государства. Образование национального государства великорусского племени было шагом вперёд в историческом развитии. Не показано положительное значение Минина и Пожарского в освобождении страны от ее оккупации иноземцами — шведами и поляками — и в создании национального государства» (курсив мой – Н.С.)[9]. В 1937 г. Ванаг был расстрелян. А к подготовке нового варианта учебника были привлечены новые авторы, в том числе представители старшего поколения академических историков (в частности Ю.В.Готье, которому было уже за 70).

14 февраля 1936 г. было образовано жюри во главе с Ждановым для проведения конкурса на лучший школьный учебник по истории СССР. В конце 1936 г. был определен победитель - коллектив преподавателей Московского педагогического института во главе с А.В.Шестаковым. Но и «победители» не вполне удовлетворили заказчиков из ЦК партии. В апреле 1937-го Шестаков ознакомил своих соавторов с замечаниями Жданова (фактически – Сталина), которые все клонились к укреплению «карамзинских» элементов в будущем учебном пособии. Требовалось «дать о прогрессивном значении централизованной государственной власти» и о «реакционности стрелецкого мятежа», «уточнить вопрос о 1612 г. и интервентах», «подробнее дать о немецких рыцарях, использовав для этого хронологию Маркса о Ледовом побоище, Александре Невском и т.д.»[10].

Затем учебник лично редактировал И.В.Сталин, внесший в «карамзинскую схему» важные дополнения. Прежде всего они касались трактовки опричной тирании Ивана Грозного, которой было приписано прогрессивное значение меры, укрепляющей государственность: «Этим он как бы заканчивал начатое Калитой собирание разрозненных удельных княжеств в одно сильное государство»[11]. Сталин лично вписал в проект текста методологическое завершение параграфа о XIII столетии, вернув в школьный обиход карамзинское изобретение - идеологему «татарского ига», позволяющую представить вассалитет северо-восточной Руси к Орде не как результат сознательной политики владимирских князей и прежде всего Александра Невского, а как некоторое неизбежное и фатальное бедствие неопределенной природы. (Вассальные отношения заключаются конкретными людьми, но ни в одном советском учебнике мы не найдем указания на присягу великого князя Ярослава Всеволодовича Батыю в 1243 г.. «Иго» всегда «возникает», «складывается» и т.п., что позволяет уйти от разговора о мотивах владимиро-суздальских князей, заключивших союз с монголами ради подавления демократических вечевых институтов в русских городах).

Модифицированная и усиленная Сталиным карамзинская схема легла в основу не только школьного, но затем и университетских пособий по российской истории. Этот «образ» российской истории оставался по существу неизменным до самого крушения СССР. В брежневскую эпоху к этой схеме был добавлен только один важный элемент: победа СССР во Второй мировой войне была представлена как доказательство эффективности авторитарной государственной машины.

Перестройка и реставрация

Реформаторская энергия на начальном этапе горбачевской «перестройки» в значительной степени черпалась из обнародования преступлений большевистского режима, что поставило вопросы исторического знания в ряды проблем первостепенной общественной актуальности. Едва ли не половина материалов в еженедельных и ежемесячных изданиях, расходившихся тогда миллионными тиражами, была исторического характера. В частности, были изданы и научно-популярные сочинения, в корне подрывавшие все основные конструктивные опоры карамзинской схемы[12].

Результатом свободной публичной полемики по этим проблемам стала выработка неформального общественного консенсуса, положения которого были прямо противоположны положениям, вытекающим из карамзинской схемы. Господствующими сделались представления, что:

• государственная власть – вовсе не главный субъект истории, она - продукт свободного творчества человека, преследующего в каждую эпоху разные цели;
• Россия – ни в коем случае не «осажденная крепость», а полноправный член мирового концерта наций, с которыми надлежит выстраивать отношения партнерства;
• всякий «особый путь», отличный от либерально-демократического «мейнстрима» - путь в «тупик», к авторитаризму, бесправию и бедности;
• наиболее эффективным способом распоряжения национальными ресурсами является частная собственность при полной свободе личной инициативы;
• права человека неотъемлемы, а борьба различных партий в обществе - совершенно естественный локомотив его развития, никакое насилие недопустимо, поскольку к насилию всегда прибегает тот, за кем нет «правды» (ни рациональной убедительности, ни нравственного обаяния);
• террор, неизбежно сопряженный с «административно-командной», как говорили в начале перестройки, или, как стали говорить позже, с тоталитарной системой, является не просто тормозом развития, но абсолютным злом и абсолютно недопустимой формой социального «менеджмента»;
• победа СССР во Второй мировой войне не может служить доказательством эффективности системы, ибо победа одержана ценой непомерных потерь, благодаря народному самопожертвованию и вопреки «системе».

Обучение по советским учебником сделалось психологически невозможным в этой обстановке, и в мае 1988 года экзамены и обязательные программы по истории для средних школ были временно отменены. В 1994 г. вышли первые учебники российской истории, методологически основанные на этом новом общественном консенсусе[13].

Учебники средневековой истории менялись сравнительно мало, в разных учебниках авторы отказывались от разных элементов карамзинской схемы, но пособие, полностью лишенное рудиментарных ее остатков, так и не появилось. И потому особенно сильное впечатление новизны производили учебники новейшей истории. Их содержание и те выводы, к которым они подводили читателя, оказались в резком конфликте с идеологическим содержанием учебников средневековой и новой истории и стереотипами восприятия истории, господствующими в среде принимающей решения.

Разрешить эту коллизию было сравнительно легко, пересмотрев учебники средневековой России и приведя их в более полное соответствие с научными представлениями и новым общественным консенсусом. Однако власти пошли по прямо противоположному пути и принялись за переписывание учебников новейшей истории в соответствии с карамзинской традицией.

30 августа 2001 года премьер-министр Михаил Касьянов  на заседании кабинета вдруг произнес покаянную речь по поводу того, что «правительство вовремя не обратило внимания на учебники новейшей истории». Особенно возмутило бывшего премьера описание постсоветской эпохи (прямо объект не указывался, но по некоторым косвенным признакам можно утверждать, что премьера познакомили с учебником Игоря Долуцкого), недостаточно героическое, не дававшее предмета для гордости. Страна пришла в недоумение, поскольку примеров для воспитания гордости героическими предками предки в означенный период дали немного. Но Министерство образования немедленно объявило конкурс на новый учебник новейшей отечественной истории. Образцовый учебник по положению о конкурсе должен был «опираться на новейшие достижения современной исторической науки» и одновременно «способствовать воспитанию патриотизма, гражданственности, общенационального самосознания, исторического оптимизма».

Победителем министерского конкурса 15 марта 2002 года оказался авторский коллектив под руководством Никиты Загладина. Но этот продукт не вполне удовлетворил власти, и 27 ноября 2003 года президент Владимир Путин сформулировал задачу более отчетливо. На встрече с историками в Российской государственной библиотеке он заявил, что «в свое время историки напирали на негатив, так как была задача разрушить прежнюю систему... Сейчас у нас иная - созидательная задача. При этом необходимо снять всю шелуху и пену, которые за эти годы наслоились», а учебники «должны воспитывать у молодежи чувство гордости за свою историю и свою страну». Характер новой политики отчетливо обозначился 2 декабря 2003 года, когда министр образования Владимир Филиппов изъял учебник Игоря Долуцкого из списка рекомендованной школьной литературы.

Различие двух учебников заключалось в том, что Долуцкий в предельно острой форме отстаивал «перестроечный консенсус», а Загладин восстанавливал «брежневский».

Два учебника совершенно различно понимают смысл истории и назначение школьного курса. У Загладина «знание истории предполагает не только освоение определенной суммы фактов о прошлом, но и умение разделить их на главные и второстепенные, объяснить их значение для настоящего и будущего, выделить основные тенденции развития нашей страны в различные периоды ее жизни». Формула очевидным образом отражает кризис, возникший в среде советских историков со стажем после того, как казенный марксизм рухнул вместе режимом компартии: дескать, новой всеобъемлющей теории пока нет, давайте тем временем будем говорить просто о фактах (требование не просто профессионально неграмотное, но замутняющее существо исторического знания).

Долуцкий формулирует эту проблему вполне ясно: «Наконец-то мы осознали, что ни ученые, ни учителя не обладают абсолютной истиной. К ней надо идти, продираясь сквозь хитросплетения мифов, порожденных многолетней фальсификацией отечественной истории. Поэтому в основе учебника – диалог с читателями и совместный поиск. Тот, кто ожидает окончательных решений, будет разочарован. Нет в учебнике и единственной точки зрения. Факты, представленные в нем, позволяют делать различные выводы».

Загладин сам подразделяет факты на «важные» и «второстепенные». «Второстепенные факты» из изложения изымаются, и список этих умолчаний весьма характерен. Гражданская война в лучших советских традициях преподносится как столкновение только красных и белых. О «зеленых» упоминается вскользь, дескать, не было у них «одной идеологии». Между тем в науке давно установился, а с недавнего времени стал попадать и в учебники более корректный взгляд на гражданскую войну как на распрю не двух, а трех лагерей, и достаточно, как это делает Долуцкий, процитировать воззвания Махно и Миронова, чтобы даже не самому смышленому десятикласснику стала понятна идеология «зеленых» - собственно крестьянских масс.

В учебнике Загладина нет ни слова о «репрессированных народах» (ни о высылке в сталинскую эпоху, ни о частичном «реабилитансе» - в хрущевскую) и оттого «подъем национализма в автономных республиках России» в 1990-91 годах, а затем чеченский сепаратизм выскакивают как бес из коробки, вовсе без исторического объяснения, совершенно немотивированными. У Долуцкого предыстория кавказского конфликта изложена довольно подробно, вплоть до таких важных деталей, что «в 1956 году следственная комиссия по расследованию обстоятельств выселения обнаружила в чеченских аулах кости заживо сожженных женщин, детей, стариков».

У Долуцкого главное действующее лицо Отечественной войны – народ, и в фокусе его подвиги и страдания. Загладин возвращается к «брежневской» трактовке войны, в фокусе оказываются государственные заботы Иосифа Сталина и «полководческий гений» маршала Жукова. Народу места нет. В частности, нет ни слова о блокаде Ленинграда. Главным героем у Загладина выступает государство.

Впервые в постсоветскую эпоху в учебнике Загладина делается попытка оправдать при помощи «исторической закономерности» преступления сталинского режима: «Глубинной предпосылкой массовых репрессий 1936-38 гг. были противоречия, возникшие в ходе социалистической модернизации». При этом вдруг неожиданно сообщается, что «продолжали действовать концентрационные лагеря». Откуда они взялись и когда, не сказано.

Апогея любовь к власти достигает, естественно, в описании событий после 1999 года. Тут прямо нам сообщается, что власть и общество выстроили новую модель отношений (таково заглавие раздела). Но удивительным образом «новая модель» исчерпывается тем, что «борьба с коррупцией и криминалитетом в сфере предпринимательства сочетается с мерами, призванными стимулировать деловую активность». При этом уничтожение медиа-холдингов Б.А.Березовского и В.А.Гусинского, приведшее к уничтожению в России независимого от властей телевидения, также проходит по разделу «борьбы с коррупцией».

В целом приходится констатировать, что учебник Долуцкого при всех его недостатках полностью порывал с карамзинской традицией и действительно был «шагом к созданию комбинированного учебника истории нового типа, т.е. учебника, обучающего думать и поэтому построенного на основе синтеза собственно учебника (текстов), хрестоматии (разнообразных исторических источников) и задачника (проблемные познавательные вопросы и задачи)». Учебник Загладина представляет собой по существу бессмысленный катехизис, набор брежневско-сталинских аксиом, которые надо зазубрить и веровать «ибо нелепо».

Однако до полного и открытого отрицания «перестроечного консенсуса» учебник Загладина не возвысился. И потому кремлевская администрация изготовила новый продукт, который презентовала публике летом 2007 года. Пособие для учителей Александра Филиппова полностью отринуло перестроечный консенсус и предложило новую модель прошлого, к которому нынешняя власть желает принудить российское общество[14]. Его основные черты:

• история есть борьба «цивилизаций», несходных социальных миров, уподобляемых животным организмам;
• Россия вновь представлена «осажденной крепостью», находящейся в кольце врагов, главнейший и опаснейший их которых - США;
• из этого следует абсолютная неизбежность и необходимость «русской модели управления», сопряженной с периодическими «мобилизациями» населения и сосредоточением ресурсов в руках авторитарного государства;
• террор оправдан как средство формирования эффективной элиты общества – класса людей, «преуспевших в невозможном»;
• победой во Второй мировой войне СССР обязан сильной государственной системе и лично мудрому Сталину.

Есть все основания полагать, а работники издательства «Просвещения», правда на условиях анонимности, утверждают, будто это уже дело решенное, что учебник Филиппова в ближайшие годы или будет единственным допущенным в школу, или будет создано несколько вариантов пособий по этой же модели, чтобы сохранить формальный «плюрализм». Победоносное наступление филипповской партии на школьную историю, во всяком случае, продолжается. В июле на сайте издательства «Просвещение» появилась анонимная записка «О концепции курса истории России 1900-1945 гг.» Детальный критический разбор этого спецпропагандистского опуса, в соответствии с которым имеет быть составлен группой авторов во главе с профессором Александром Даниловым следующий учебник, уже проделан учеными-историками. Мы же лишь укажем, что важнейшие конструктивные элементы, свойственные советско-карамзинской модели российской истории, доведены в «концепции» уже до карикатурной отчетливости.

Протесты бесполезны. У общества ныне отняты все легальные инструменты, позволяющие остановить распространение нового «единственно верного учения».         

Между тем издержки от возвращения к «карамзинской» конструкции в арсенал школьного воспитания очень велики. Российский гражданин, знакомый только с «карамзинской» версией родной истории, а таковых, безусловно, большинство, не только получает совершенно извращенное представление о существе истории – свободной деятельности человека, - но и лишается причастности к великой и древней традиции российского «народоправства». Не удивительно, что при таком представлении о прошлом либеральные идеи встречаются настороженно, как не соответствующие национальной традиции, поскольку, как выразился один популярный политик, «естественный путь для нас — самодержавие».

Устаревший образ российской истории вступает в явное противоречие с демократическими «инстинктами» российских граждан (состояние это уже названо «исторической неврастенией») и блокирует усилия либеральных идеологов. Безусловно желательно было бы для успешного развития гражданского общества содействовать распространению образа российской истории, более сообразного с представлениями, выработанными современной наукой и нравственно основанными на «перестроечном» консенсусе».

Однако вероятность такого пересмотра в ближайшем будущем невелика, поскольку научное историческое сообщество в России не сложилось в экспертную корпорацию, заслужившую доверие общества. Оно остается с советских времен конъюнктурно «коррумпированным» властью и готово исполнять любые ее заказы (вследствие чего, в частности, сугубо неофициальные исторические фантазии Льва Гумилева и Анатолия Фоменко рассматриваются публикой как научные исследования).

Само общество, находящееся под властью традиционных представлений об истории как о «памяти о славных деяниях героических предков», не готово сформулировать заказ на построение учебного курса нового типа.

* * *

Примечания

[1] Автор в данном случае не ругается, а использует слово в точном терминологическом значении. Миф – способ внерационального упорядочения представлений о космосе и социуме.

[2] Володина Т.А. Учебники отечественной истории как предмет историографии: середина XVIII - середина XIX в. // История и историки. 2004. №1. С.109.

[3] Т. А. Володина ошибочно, хотя и в полном соответствии с установившейся традицией, приписывает С. С. Уварову изобретение идеологической конструкции, которую он только транслировал, доведя до простоты лозунга. Авторство, безусловно, принадлежит Карамзину. Там же. С.131.

[4] Карамзин Н. М. Записка о древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях. М.: Наука, 1991. Опубликована записка была только в 1861 году, но с 1836 года широко распространялась в списках и была известна практически всей интеллектуальной элите.

[5] Устрялов Н.Г. Начертание русской истории для учебных заведений. СПб, 1839.

[6] Иловайский Д.И. Руководство к русской истории. Средний курс. СПб, 1863. Книга до 1916 года выдержала 44 издания.

[7] Цит. по: Счастье литературы : государство и писатели. 1925-1938 : документы. М., 1997.

[8] История этого возвращения детальнейшим образом проанализирована с привлечением ранее не публиковавшихся источников в книге А.М.Дубровского, здесь мы ограничимся лишь указанием нескольких ключевых моментов.

[9] Цит. по.: Дубровский А.М. Историк и власть : историческая наука в СССР и концепция истории феодальной России в контексте политики и идеологии (1930-1950). Брянск, 2005. С.261.

[10] Дубровский А.М. Указ. соч. С.277.

[11] Там же. С.285.

[12] Была даже предпринята вполне успешная попытка свести воедино эти новые элементы, не составившие цельного образа, в виде «очерков» См.: История отечества: Люди, идеи, решения. Тт. 1-2. М., 1991.

[13] Юрганов А.Л., Кацва Л.А. История России VIII-XV вв. М.:1994;.Юрганов А.Л., Кацва Л.А. История России XVI-XVIII вв. М., 1994; Долуцкий И.И. Отечественная история. ХХ век: Ч. 1-2: Учеб. для 10 кл. сред. шк. М.: Мнемозина, 1994.

[14] Филиппов А.В. Новейшая история России.. 1945-2006 : книга для учителя. М.: Просвещение, 2007. Основные идеи этого наставления учителям уже преобразованы в учебник для детей: История России. 1945-2007 : учебник для учащихся общеобразовательных учебных учреждений / под ред. А.А.Данилова, А.И.Уткина и А.В.Филиппова. М., Просвещение, 2008. Нет ни малейшего сомнения, что этот опус, мгновенно получивший министерский гриф после ускоренной «апробации» в провинции (достать его в Москве долгое время было практически невозможно) и изданный ныне гигантским тиражом, сделается основным школьным пособием, на основе которого будут составляться вопросы Единого государственного экзамена.