Громадянська Освіта

http://osvita.khpg.org/index.php?id=1039163165


Свободная тема ("Письмо-раскаяние")

06.12.2002
автор: Ольга Манькова (г. Макеевка Донецкой обл.)

Вот и все. Я одна. Как тяжело это осознавать. Одиночество. одиночество. Я никогда не думала, что со мной может такое произойти. И я сижу в комнате. Сижу одна. И мне страшно. За окном дождь. Все моросит и моросит. Много дней подряд он смывает всю веселость, оставляя на улице только грусть. Да и что от него ждать? Осень ведь. И вот он уже покрасил все вокруг в один цвет – серый. Это, наверное, наказание для меня: цвет моего состояния.

Я живу в маленьком городке, где жизнь вполне обычная, выработанная привычкой, и мало кто пытается ее изменить: работа, телевизор, еда, кровать. И так каждый день.

Я не стала исключением: тоже попала в сети этого страшного каменного монстра, у которого нет души, в котором жизнь даже не серая, а никакая, где каждый человек не живет, а лишь существует, повторяя себе одни и те же слова, ставшие фатальным девизом в их жизни: "деньги нужно экономить", "красивые вещи надевать только по праздникам", "принцев мало – на всех их не хватает", "будь таким, как все", "не выделяйся, чтобы не выглядеть глупо". И самые страшные: "Жизнь не праздник, надо работать".

Я и работала, как машина, как робот, как все.

Боже! Одиночество! Разве я могла подумать тогда, что буду одна, что буду произносить это коварное, щекочущее нервы, бросающее в дрожь слово, относя его к себе? Как можно было дойти до этого?

Боль – это чувство, сопровождающее одиночество. Одиночество, боль, страх, серость – кто всему этому виновник, на кого это все "сложить"? Да ни на кого. На себя. Я виновата, я стала роботом, машиной, и осознавать это невыносимо.

Как тихо. Я слышу стук собственного сердца, которое от ужаса вот-вот остановится. Уже поздно, темно, ночь. Как я любила это время раньше! А сейчас одна пустота. Везде. В душе она затаилась темной комнатой, покрыв ее мерзлотой. Одиночество. Тишина. Тишина аж до боли.

.Я помню, как это все случилось, как прекрасно все начиталось.

Мы были вместе всегда. Даже детство наше прошло вместе. Помню, как мы любили бегать (это была Твоя любимая игра); как мы лазали по деревьям на перегонки, а потом боялись слезть обратно; как мы любили пить молоко, причем непременно из большой посуды, потом надо было обязательно отдыхать, и мы могли лечь в любом месте: и на траве, и на полу, и под столом. А как мы любили спать!

Потом мы стали чуть старше. Но Ты никогда меня не оставлял. В то время я научилась готовить различную еду, в том числе и Твою любимую – рыбу. Все говорили, что поговорка: "путь к сердцу – через желудок" – о нас, потому что только я могла сделать то, что Тебе обязательно понравится. А как Ты благодарил! Бывало, еда уже остыла, а Ты еще пытаешься мне заранее сказать спасибо.

Ты был необыкновенным. Тебя многие не понимали. Ты говорил всегда так много прекрасного, но этого никто не понимал, кроме меня. Это был только Твой язык, которому научил одну лишь меня. И это стал только наш язык.

Мы были вместе всегда и везде. Все удивлялись, как так можно, спрашивая, кто из нас кем руководит и командует, и не верили, когда я говорила: "Нет, у нас все по обоюдному согласию". Это было действительно так. Мы были равными как в своем достоинстве, так и в своих правах: Никто не навязывал другому свою точку зрения. Мы были свободными друг от друга, свободными в развитии своей личности, но в душе не могли друг без друга. Наши отношения были переполнены глубоким уважением, никто не пытался оскорбить, унизить другого.

Всегда было так: если Ты хотел пойти погулять, я тоже не отказывалась. И наоборот. А как ты меня защищал от всего, что казалось Тебе опасным для меня. Если же попытка защиты была неудачной. Ты всем своим видом мне показывал, что так должно быть, что я слабая половина человечества. А я и не сопротивлялась, мне даже нравилось, как Ты своим взглядом мог убрать любого.

Вначале многие говорили, что такие, как Ты, вскоре делают свою "жертву", то есть меня, своей собственностью, ограничивая ее свободу и права. Конечно, я им не верила. У меня Ты был перед глазами далеко не таким, как Тебя описывали. Ты никогда не входил в число "всех". И я им это доказала.

Начали говорить, что наши отношения – это сплошная демократия, что мы вполне можем быть независимыми и самостоятельными по отдельности, а вместе – мы единое целое, но в то же время никто не ограничивает права другого.

А помнишь нашу давнюю знакомую, которая у меня в школе вела урок правоведения? Помнишь, как она сказала, что на наших с Тобой отношениях можно объяснять детям сущность и необходимость Всеобщей Декларации прав человека?

Конечно, Ты не помнишь. Тебе никогда не нужны были высокие слова, сложные понятия, красивые выражения. Ты просто жил для меня. А я была не такой. И чем старше я становилась, тем больше это проявлялось в наших отношениях.

У меня уже были другие интересы, которые я объясняла Тебе тем, что просто уже выросла, что не могли же наши с Тобой отношения продолжаться до конца жизни, что надо подумать о будущем, то есть о работе, сделавшей меня сегодняшним роботом. Но это происходило постепенно.

Сама не знаю почему, но я не хотела понимать, не хотела видеть, как больно я Тебе делаю. Я ведь считала себя независимым, самостоятельным человеком, а это ударило бы по моему самолюбию. Я изменялась.

А ты нет. Ты был таким же чутким и добрым, терпеливым и нежным. Твое терпение было безграничным. Ты смотрел на мои изменения недоумевающими глазами, надеясь, что это на день, ну, на два-три, а потом все будет по-прежнему – наша с Тобой самая лучшая демократия. Ты ходил за мной всюду, смотрел непонимающим взглядом. Ты пытался понять, я же не думала объяснять; я просто ждала, когда Тебе все надоест. Ты, как и раньше, приходил ко мне по утрам, только если раньше будил и быстро звал к окну посмотреть на прекрасную погоду, то теперь просто садился у моих ног и смотрел, как я сплю, потому что, когда я не спала, не позволяла на себя смотреть, объясняя это тем, что не люблю надоедливых и навязчивых. А ведь на самом деле все было не так, я просто видела в Твоих глазах грусть и маленький, только начинающий разгораться, огонек упрека. Но я же независимая, гордая! Куда мне было до твоей печали!

Ты по-прежнему ходил за мною по пятам каждый день. Но все оставалось по-старому, точнее по-новому: я от Тебя, Ты за мной. У меня многие спрашивали, что случилось, где союз наших независимых судеб. Я же не обращала на это никакого внимания, думая, что как и тогда, когда все говорили обо мне как о жертве, они не правы, а я докажу правильность своего решения. И только сейчас понимаю, что это был мой последний шанс исправиться. Но я же была.

А Ты все пытался хоть как-нибудь исправить сложившуюся ситуацию. Ты еще больше расхваливал и благодарил меня за обеды, но перестал звать гулять, а если звал, то приносил какую-нибудь вещь, которую мы, вместе гуляя, когда-то нашли: то ли листочек дерева, то ли интересный камушек, то ли интересный прутик. Ты приносил все это и молча клал мне на стол, потом садился и ждал с надеждой. Но я никогда не оправдывала эти надежды, строго говоря об этих вещах, как о мусоре. И Ты уходил куда-то в темный угол, наверное, плакать или просто грустить.

Но и это мне нравилось. Я хотела, чтобы Ты совсем ушел. И перешла к кардинальным мерам для осуществления своей цели. Жестокость моя не знала границ.

Началось с того, что я начала ограничивать Твою свободу. Я перестала с Тобой гулять. Я говорила, что у меня нет времени, а если шла гулять, то без Тебя, пытаясь как-то тайком выйти, чтобы Ты не заметил. Я действительно думала, что Ты не знал о моих побегах, но Ты ведь видел, все видел своими печальными глазами. И вот тот огонек упрека и боли, который некогда только начинал разгораться, теперь стал превращаться в настоящий огонь, который, как мне сейчас кажется, тогда еще можно было потушить. Но я была упрямее ослика Иа из мультфильма "Винни-Пух". Я видела, как Тебе хотелось на улицу, как Тебя пленили солнечные лучи, как Тебе хотелось походить по зеленой травке. Я рушила все твои мечты.

И вот огонь Твоей души запылал ярким пламенем. и Ты ушел. Ты решил, что я не замечу твоего отсутствия. Ты тогда просто хотел почувствовать запах улицы, у Тебя уже не было сил сидеть в четырех стенах. Ты тогда не хотел ни проучить меня, ни вызвать недовольство. Ну, а я восприняла это как вызов. Находилась в таком состоянии, в котором бывают только бешеные быки перед родео. Мой гнев разрастался с каждой минутой, я не находила себе места в ожидании Тебя. Мне казалось, что Тебя уже нет часа 3-4,но вскоре Ты вернулся (как потом выяснилось, Тебя не было всего 20 минут). Ты зашел очень тихо с отблеском счастья в глазах, которое не наблюдалось несколько недель. Но блеск пропал быстро, как только Ты увидел мой взгляд. В нем было все: упрек, гнев и, самое страшное, что можно увидеть, – ненависть.

Я запретила Тебе выходить вообще на улицу, я начала закрывать Тебя на ключ. Я ограничивала Тебя, Твою свободу. Ты стал моим рабом. Нет, Ты ничего не делал, я не заставляла Тебя работать. Просто я хотела чувствовать себя владелицей не только Твоей души (ведь она так была в моей власти), но и тела.

У меня был тогда такой возраст, когда хотелось слушать музыку, причем бесконечно. Ты этого не любил и уходил в другую комнату. То ли назло Тебе, то ли случайно, я, в свою очередь, включала всю стереосистему квартиры. Мне было все равно, нравится ли это Тебе или нет. Если Ты показывал свое недовольство, я ужасно возмущалась: как Ты мог отрицать, не принимать то, что я сказала, какое Ты вообще право имел, ведь у меня были свои законы. Я забыла, что у Тебя тоже есть свое достоинство, что каждый должен уважать его в другом.

И тогда Ты сбежал, но теперь для того, чтобы проучить меня, доказать, что Ты тоже достоин уважения, что и с Тобой надо считаться. Быть может, Твоя ошибка заключалась в том, что Ты слишком быстро вернулся, поэтому серьезного внимания этому уходу я не придала.

Я по-прежнему ограничивала Твою свободу, закрывая Тебя на ключ. Но теперь я уже начала ограничивать Тебя и в еде. Я почему-то решила, что Ты слишком толстый, что таким быть неприлично, что я обязательно сделаю из Тебя стройного, худенького. Я посадила Тебя на строгую диету. Это уже была не только моральная, но и физическая пытка. Ты, привыкший есть все только самое лучшее и в любых количествах, вдруг перешел на сухой паек. Мое заявление погрузило Тебя в шок, а мне же надо было к чему-то придраться.

И Ты начал уходить чаще. Я перестала Тебя закрывать, понимая, что Ты не кукла и не игрушка. А возвращаться – Ты возвращался. "Куда ты денешься, – думала я. – Все равно вернешься". Но это "все равно" с каждым Твоим уходом растягивалось все на большее и на большее время: сначала Ты исчезал на час-два, потом на день-два, а вскоре о Тебе не было ни слуху, ни духу. Я начала было беспокоиться, но была слишком самоуверенна, считала, что Ты никуда не денешься и рано или поздно появишься. Я же для Тебя была всем!

Но, видимо, к тому времени я перестала быть всем. Ты исчез. Ты "куда-то делся". Ты "рано или поздно не явился". Я никогда не интересовалась у Тебя, куда Ты уходишь, к кому, зачем. Поэтому я даже не знала, где Тебя искать. Все мои поиски не увенчались успехом. Тебя нет, и я не знаю, увижу ли Тебя когда-нибудь. Я одна.

Наверное, Тебе будет интересно узнать, как я, такая высокомерная и гордая, смогла признать свою ошибку. Изменение произошло как-то внезапно и очень быстро, но это было уже бессмысленно. Это был один из важнейших и трагических моментов в моей жизни. Моему прозрению способствовала все та же наша с Тобой старая знакомая учительница по правоведению. Именно она начала мне рассказывать сначала о правах ребенка, потом о правах человека, дав мне почитать Всеобщую Декларацию прав, которую можно было объяснять детям на примере наших с Тобой отношений, но только тех, которые были еще в самом начале. Я читала ее с ужасом, останавливаясь на каждой статье. Начиная с самой первой, я видела, как все права, изложенные в них, были прямо нарушены мною в отношении Тебя.

В моей памяти навсегда осталась первая статья: "Все. рождаются свободными и равными в своем достоинстве и правах." Боже! Как я ограничивала Твою свободу! Как я регламентировала или запрещала все твои действия, причем сразу, как только Ты пытался что-то сделать! А о каком достоинстве и правах, тем более равных, могла идти речь!

Читаю статьи: "Никто не должен подвергаться. унижающему его достоинство обращению", "Каждый имеет право на свободу убеждений и на свободу выражения их", "Каждый имеет право на свободу мысли." Вспоминаю, как ограничивала Твое право голоса. Да, у нас был особый язык общения, но ведь я его потом забыла. Поэтому, если раньше я слушала Тебя, ценила Твою точку зрения, то теперь вообще не обращала внимания на Твои слова.

И снова в моей памяти всплывают жуткие эпизоды моего поведения. Я просто начала Тебя оскорблять. Я называла Тебя ужасно толстым, неуклюжим. Я называла Тебя лопоухим, заставляла прятать уши, прикрывать их косынкой. Меня всегда возмущали Твои усы. Я говорила, что цвет их "еще не определен в русском языке". Только сейчас понимаю, что Ты вовсе не был таким, как я описывала, просто снова я устанавливала свои правила.

"Никто не может быть осужден за. совершение какого-либо деяния. до тех пор, пока его виновность не будет установлена законным порядком." Конечно, в наших отношениях никто ничего не собирался доказывать, просто я Тебя ставила в известность, что это Ты разбил вазу, это Ты разлил молоко. Ты оторвал листочек от моего любимого цветка. Я никогда не разбиралась, действительно ли это Ты сделал. Для меня это было законом: если что-то пропало, исчезло, разбилось, сломалось – виноват Ты. В наших отношениях последнего периода никогда не могло быть и речи о какой-то там защите ".от какой бы то ни было дискриминации, нарушающей настоящую Декларацию."

И чем больше я углублялась в изучение прав и свобод, чем больше читала различных юридических актов (Европейскую конвенцию о защите прав и свобод, всевозможные Хартии и Пакты о той же защите, нашу Конституцию), тем больше осознавала свою вину, которую я вряд ли когда-нибудь смогу искупить.

Естественно, что никакого обвинения, никакого, как говорится, наказания по всем статьям мне никто не предъявлял. Но оно есть. Оно ужаснее, чем просто лишение свободы, принудительные работы. Это моральное наказание – острая боль в душе, безумное раскаяние, признание всеми своими клеточками организма этой ужасной вины. И самое страшное наказание – Тебя нет. Ты ушел, и я не знаю, вернешься ли когда-нибудь. Ведь Ты был единственным, понимающим, любящим, самым нежным и ласковым, добрым и справедливым, лучшим в этом мире КОТОМ! Прости меня! Я раскаиваюсь во всем. Вернись, пожалуйста, вернись.

P.S. Как мне жаль, что Ты никогда не прочитаешь этого письма! Но именно Ты открыл мне глаза на мир: я поняла, что животные во много раз справедливее и гуманнее людей.

Я, конечно, понимаю, что все перечисленные мною права не относятся к братьям нашим меньшим, но где гарантия того, что, относясь самовластно и жестоко к животным, мы не будем так же относиться и друг к другу?

Ольга Манькова, 11 класс
(г. Макеевка Донецкой обл.)

Рекомендувати цей матеріал